Кинематограф как фиксация театрального действия
В отношения с дискуссиями о возрождении российской кинематографии (мы полагаем, что нужно не возрождение, а теория кинематографии) любопытно поставить вопросец о способности вербования к синематографу театральных тружеников. Непременно, театр и театральные труженики не принесут на синематограф ничего, не считая ущерба. Ежели мы займемся надлежащими тестами и наблюдениями, то без всякого произведения определим, что на синематографе идеальнее всего выходят вещи и теории настоящие: деревенский пейзаж, городской пейзаж, человек на прогулке, человек за службой, лошадка, кар, поезд, аэроплан, дерево и т. п.
Настоящие вещи, настоящая обстановка, настоящие люди и выходят. Условные не выходят. Их условность на экране неприемлемая условность. Испытаем поставить перед аппаратом реальный стул (идеальнее всего стул южноамериканской конторской мебели), а близко потрясающе сочиненный живописцем на холсте (сочиненный даже в самом натуралистическом плане).
Потом произведем съемку и поглядим, что вышло на экране: мы увидим, что реальный стул вышел реальным стулом, а сочиненный условным. При этом визуально мы воспринимаем службу живописца как знак стула и практически как стул, а на экране воспринимаем холст, на тот или другой сочинена краска. Опыты над съемками условных и настоящих вещей, а основным образом над съемкой настоящих жителей нашей планеты и актеров приводят постоянно к один-одинешенек и тому же результату: условные вещи и условные люди (актеры) не выходят. Поглядим исторические картины.
Ваш глаз без усилий увидит их полную бедность. Современный театр, какого бы он ни был направления, в присущей ему атмосфере и в службе актера постоянно обладает бутафорские и условные компоненты, техника театра с ими неразрывно связана. Вроде бы ни протестовали театралы, я утверждаю, что театр, идущий под флагом современного театрального искусства, по природе собственной условен, а на закономерном театре невольно действуют и примитивной синематографической техникой. Так как театр связывается с кинематографией, постольку он приходит насильником синематографической природы.
Меня не идет осознавать так, что я приветствую на синематографе службу Художественного театра. Художественный театр ранее целых потерпел на экране фиаско. (Служба Главной студии, существенно позднее Таиров в Покрывале Пьеретты и Мейерхольд в Дориане Грее и Сильном человеке. ) Неописуемо тяжело представить для себя театралов, преодолевших (естественно, ежели они будут действовать в театральном плане и не начнут учить синематограф) с масштабом нашего ремесла.
К огорчению, мы еще не могли определить этакую закономерную форму (границы) синематографических масштабов, но в любом случае театральные сажени на синематографе одинаковы соткам верст. Поглядите неплохую южноамериканскую картину. Синематограф просит чрезвычайной организации собственного мат-ла, очень закономерной службы натурщика, тот или другой строится в пластической категории для одной точки зрения (объектив), а во временной для метрики 1-го проекционного аппарата. На театре строят для сотен глаз и для сотен ушей, театральная закономерность для нас хаос, театральная условность погибель.